Контролер (ПВ-3)

Глава 1

Октябрь 1930 года

Иду по коридорам Бутырской тюрьмы. Кто бы знал, что так закончится мой разговор с товарищем Сталиным? Передо мной идет уполномоченный ОГПУ товарищ Фролов. Так он мне представился. Сзади следует надзиратель. Длинный коридоры из кирпича, потолки высокие, стук шагов эхом разносится вокруг. Пустовато тут.

Все молчат, что навевает тоску и безысходность. Хочется думать о хорошем, но сама атмосфера этого места словно стирает все позитивные эмоции и заставляет чувствовать себя виноватым. Априори. Просто потому, что ты здесь очутился.

Наконец мы останавливаемся перед дверью, на которой висит табличка с надписью: начальник следственной части, Попейчук В. Г. Фролов останавливается перед дверью и стучится. Оттуда доносится «войдите» и уполномоченный тут же распахивает дверь и машет мне рукой внутрь.

— Проходите, — добавляет он, увидев, что я не тороплюсь делать шаг.

Глубоко вздохнув, я все же зашел в кабинет. Просторная комната, один стол по центру сбоку. Напротив стола большой шкаф почти во всю стену. Окно зарешечено и прикрыто прозрачной шторой. Но есть и еще одна штора, гораздо более плотная, сейчас отдернутая в сторону. За столом сидит мужчина лет сорока, не особо высокий, в круглых очках и гладко выбритым лицом. В глаза бросается лысина, а уже после обращаешься внимание на цепкий взгляд «хищника». За спиной на стене висит два портрета — один товарища Сталина, а второй — какого-то мужика опять же в круглых очках, при довольно густых усах и с шикарной шевелюрой.

— Товарищ Огнев? — скрипучим голосом уточняет хозяин кабинета. И тут же указывает на стоящий перед столом табурет. — Присаживайтесь.

Я молча прохожу к указанному месту и сажусь. Дверь закрывается, оставляя нас наедине со следователем.

— Ну, я вас слушаю, — говорит Попейчук. — Что конкретно вы хотите узнать о нашей работе?

Его слова словно выводят меня из оцепенения, возвращая мыслями в кабинет товарища Сталина, и перед глазами встает наш разговор.

— Что вы имеете в виду, товарищ Огнев? — задает вопрос Иосиф Виссарионович.

Я пару минут собираюсь с мыслями и отвечаю.

— Когда я писал статью для журнала «За рубежом», мне нужны были сведения с промышленных предприятий — для сравнения, как дела идут в нашей стране, и что происходит в Америке. У меня дома с недавнего времени есть телефон, — тут генсек непроизвольно кивнул, подтверждая, что ему это известно, — с которого я звонил на заводы. И меня сильно удивляло, когда мне отвечали, что-либо не имеют информации, которую я прошу, так как они стали руководителем недавно. Либо же вели себя так, словно обязаны мне дать отчет, причем самый лучший. Люди БОЯЛИСЬ, — выделил я последнее слово.

— И к какому выводу вы пришли? — спросил Сталин, когда я замолчал.

— Тогда — ни к какому. Просто порадовался, что удалось получить материалы для статьи. Но вот недавно я участвовал в совещании по перспективам развития авиации в нашей стране. И там же узнал причину такого поведения людей, которых я обзванивал. По большинству предприятий идет «чистка». Ищут саботажников и контрреволюционеров. Это так?

— Допустим, — кивнул Сталин. — И что дальше?

— А дальше то, что под этим лозунгом ОГПУ хватает руководителей и главных инженеров предприятий. И если бы следствие велось, как положено — с поиском доказательств, расследованием тяжести вины и сбором неопровержимых улик, я бы не задал вам вопрос про МЕТОДЫ этого управления. Но мне сказали, что ничего подобного нет. Признания просто ВЫБИВАЮТ из людей. Кулаками. По доносу. И если это так, то…

— То что? — жестко спросил Иосиф Виссарионович. — Не тяните, товарищ Огнев, договаривайте.

— То ОГПУ не помогает стране искать врагов народа, а наносит ей огромный вред! Больше, чем смог бы любой саботажник или контрреволюционер!

Все. Слова сказаны. И они не понравились товарищу Сталину. Очень не понравились, по лицу его вижу. Все его благодушное настроение как ветром сдуло.

— Получается, по-вашему товарищ Огнев, всё ОГПУ — это вредительская организация? Предлагаете избавиться от нее? Так? И дать врагам народа жить спокойно? Пускай саботажники и дальше устраивают разгул, а контрреволюционеры распространяют свои идеи. Все правильно? Ведь они наносят ущерб нашей стране гораздо меньше! Это вы хотите мне сказать?

Нифига себе как вывернул мои слова Иосиф Виссарионович.

— Да нет же, — поспешно замотал я головой. — Я предлагаю не избавляться от ОГПУ, а проверить их методы работы. И устранить те вредительские приемы, что сейчас дискредитируют ОГПУ и по большому счету идут во вред в первую очередь нам всем, помогая настоящим врагам народа.

— Так поясните свою мысль более четко, — процедил товарищ Сталин. — Каким образом методы ОГПУ наносят вред?

Ну, Серега, пан или пропал!

— Первое — тем, что забирают людей просто из-за доноса. Не имея на руках серьезных улик. И ладно бы просто задерживали, чтобы изолировать человека на время следствия, и не дать ему сбежать, если он окажется настоящим врагом народа. Но ведь следующим шагом становится то, что человека заставляют признаться в том, что он мог и не совершать! Силой! Не собирая факты и улики, как это делает милиция. В итоге ОГПУ боятся не только враги народа, но и абсолютно честные и ответственные граждане нашей страны. Боятся и ненавидят.

Я сглотнул. В горле пересохло, но мысль свою еще и не закончил, поэтому продолжил, пока товарищ Сталин снова меня не перебил.

— Второе — в большинстве случаев, как я понял, под обвинение вредительства подпадает обычная ошибка человека. Мы же не механизм какой-то. Бывает, и забыть что-то можем. Тот же рабочий смену отпахал за станком, а перед уходом выключить его забыл. Или деталь уронил, она в механизм попала, а как другой заступил и включил станок, он сломался. Виноват рабочий, уронивший деталь? Безусловно. Но сделал ли он это нарочно? Вот здесь и нужно разбираться! Очень может быть, что он даже не заметил, как это произошло. Ошибся. А его уже к саботажникам причисляют и под расстрел. Разве так можно?

— Один получит наказание, другие впредь ответственнее будут, — заявил мрачно Сталин.

— Врать они будут! — не согласился я с ним. — Если у человека не будет права на ошибку, он будет бояться. Все мы ошибаемся. Этого не отменить. Но если люди будут знать, что за любую ошибку их могут под расстрел подвести, они из страха будут врать, когда ошибутся. И вот это-то и станет наносить огромный вред стране!

— Можете привести пример? — тут спросил Иосиф Виссарионович.

— Да легко! У нас вот станки на заводах появляются. Многие рабочие только учатся, как их эксплуатировать. Ошибки здесь неизбежны. И вот рабочий допустим в не правильной последовательности включил станок, из-за чего он задымился и перестал работать. Человек испугался, что его обвинят в саботаже, после чего заберет ОГПУ и отдаст под расстрел. И тогда он начинает врать! Что он может соврать? Да к примеру, что это электрик не правильно подключил станок. И тогда уже электрика, честного и ответственного работника, мастера своего дела, забирает ОГПУ. И если там все также будут «выбивать» показания, то честного гражданина ЗАСТАВЯТ признаться в том, что он не совершал. Как итог — минус хороший честный и ответственный работяга, а истинный виновник, кто по ошибке сломал станок, на свободе. Он вполне может быть ничему не научился, снова повторит свою ошибку и опять скинет ее на другого. Ведь один раз ему уже это сошло с рук. Его еще и похвалить могут, что выявил «саботажника и контрреволюционера»! И уже из просто ошибшегося человека он постепенно сам станет саботажником. Из-за своего не профессионализма и страха. Ведь никто его дополнительно обучать не будет, посчитав, что он и так уже обучен и компетентен. Другие люди тоже не слепые. Увидев, как их «товарищ» уходит от ответственности, при своих ошибках тоже начнут обвинять других. Как итог — на заводе останутся работать не самые обученные, а умеющие уверенно и убедительно врать. При этом завод качество своей продукции не повысит. Количество — может быть, но брак при таком подходе будет очень высоким. У людей, получающих продукцию завода, сложится мнение, что мы не умеем создавать качественные вещи. А если они еще и могут сравнить, как такой же продукт выполнен на иностранном предприятии, то у народа может сложиться ложное впечатление, что у иностранцев все лучше, а мы, извиняюсь за выражение, все рукожопые!